Эссе :: Любовь официанта

Есть в апреле нечто эдакое, лирическое. Он уже не такой холодный, непредсказуемый и лживый, как март, но и не как в полную меру взявшийся за струны души май. Проводник между застывшей зимой и распаренным летом – ему достаточно добротного солнечного дня и дуновения ветра с реки, насыщающегося ароматом едва почувствовавшего силу цвета сливовых деревьев, чтобы сломать было какие планы на день, сделать необязательными самые неотложные дела и отправить тебя в ближайшее открытое – обязательно открытое! – кафе на рюмочку чая.

Звонок на короткий номер, хрипящая, прерывающаяся музыка в ожидании, ответ милой девушки-оператора (наверняка ж она милая – разве бывает иначе в потоке солнечных лучей и лёгкого флёра конопли с нижнего этажа?), "четыре минуты", забыл погладить футболку – ну, Бог с ней, авось приглянусь распахнувшимся на парапетах Петроварадина бутонам из университета искусств и так!

По обычаю "Гольф", с такими чистыми стёклами, что сквозь них можно прикоснуться к подрастающей траве и вдохнуть перистые облака над закутывающимися в молодость ветвями. Знакомый водитель; столько раз с ним беседовали за жизнь, рассекая зимой по городу, а, бывало, и по сонной ночной трассе до аэропорта, что уже и не сказать – то ли он меня знает, то ли я его. Шутки-прибаутки, в салоне звенит свойскость, можно откинуться на упругое сидение, нажать клавишу на ручке и впустить ещё немного зябкий на 80 км/ч ветер, гуляя ладонью-лодочкой во встречном потоке. Очередной хохмой завершив поездку, вылезаешь на твёрдый асфальт, не лёд.

В кафе новая хостесс до смешного наивно спрашивает: а вы обо что? Но не до неё сейчас, хотя она и старается, лучезарно улыбаясь, провести нас вглубь, – это ж Желько, наш неизбывный официант и друг, "привет – привет! как сам, чё как?" – и вновь улыбки, улыбки, вновь щенячья радость, гудит весна. Да мы ж заказывали вот там, да ладно, вы ж свои, да ладно, вот он, Дунай на террасе, да ладно, вот табличка "зарезервировано" снимается со стола в лучшем месте легким и непринуждённым движением руки в накрахмаленном рукаве. А за соседним столом образовывается друган, и вечер взрывается брудершафтами, песнями на заказ и рассыпанным прямо под бутафорскую медвежью голову салатом. Щедрые кредиты себя оправдали – столько раз ты платил в счёт будущих концертов, и вот, они гремят медью и полным вина стеклом!

Всё вокруг тебя, всё ради тебя, всё желает, чтобы ты был счастлив. Ты не ударяешь в грязь лицом, не крысишь: тучные чаевые тихонько закрадываются в норку счёта, услуга за услугу, вежливо обходя музыкантов, огибая контрабас и гриф гитары; идёшь, уже слегка покачиваясь от третьей стопки за счёт заведения, в туалет, и там, закрывшись, наконец, вздыхаешь, наматывая туалетную бумагу на руку взамест полотенец, шепчешь вслух сам себе – "свои!". И обратно – к живым обертонам, к огромной, от души, порции копчёного карпа, к подаренной бутылке добротного вина. После выползаешь – но ждёт ещё один бар, а там ещё один, и все знают, все поют, все рады. Ловя такси, натыкаешься на гражданина с другого конца страны что говорит тебе "привет". Замешкавшись, смотришь мутным взглядом и силишься понять – откуда ты его знаешь. "Не парься, просто я бармен из города за 250 км отсюда". Точно. Твою ж мать.

Не-не-не. С этими попойками надо завязывать.

Лето. Смазанные пóтом цепи велосипедов, паря́щие дорожки, закат на краю города, восходящая пылью, скошенной осокой и дымом гриля обочина настежь открытого бульвара. Молодцом, забываясь, гарцуешь на железном коне. Справился-оправился, разве что жопа намокла, и трицепс провисает кропаль, но это ничего – по осени займёмся.

Но и осень не заставляет себя ждать. Плаксивый ноябрь контрастно, решительно забарывает цвет былого здравкиного "Апреля в Белграде", слупив все краски с враз лишившихся пышных изумрудных грудей улиц. Собирая фотографии, думаешь, – дай-ка прокачусь до центра. Звонишь на короткий номер. "Извините, всё занято". Понятное дело – за окном ливень как из ведра, конечно, все на таксо, конечно, понятно. Звонишь на другой номер, и приезжает некто в прокуренном раздолбанном "Опеле". Сиденье впритык к торпеде. Тишина музыки в салоне – не о чем и не с кем говорить.

Приезжаю в старую-добрую кафешку. Опять новая хостесс, но по-прежнему с улыбкой! Даже официант тот же до сих пор. Не сменил, слава Богу, работу. Но – "слушай, извини, всё занято, если б ты раньше...". И тут я замечаю краем глаза, впервые, словно прозрев, что ту же улыбку хостесс дарит вошедшей за нами паре. А я-то, наивный, уповал на эксклюзив и прорастал некогда.

Одна улыбка – письмо пером от руки. Две – бульварная пресса.

Разворачиваюсь, передо мной мост обратно, обвиваемый дождём и расплывчатыми огнями, до ближайшего полузабытого бара. Пусто уже, дело к "файронту", закрытию заведений. Звоню другану – кто-то ж должен "преломить колач" луж пополам, чисто назло красным свечам светофоров на перекрёстке. Гудки; голос на другом конце ночной молнии блеснул надвигающейся тусовкой, как встарь.

Но вдруг: "Слушай, извини..."

Официант! Карточка.

(20.04.2018 07:00 CEST)