Беглец :: Лжец

Ложь — универсальное средство для выживания. Бывает множество её типов: коварная, завистливая, наглая, спасительная… Суть же остаётся одна: смоделировать и оставить за собой право управления ситуацией в нужном тебе ключе, чтобы твоя песня исполнялась без "петухов" и неаранжированных импровизаций. Если нота фальшивая — отмени все знаки альтерации и введи новые так, чтобы не было сомнений в твоей виртуозности. Копейка рубль бережёт. То же справедливо и для ждущей вотчины Анубиса: малое предательство лелеет общую подлость.

В давящей четырьмя стенами комнате раскатистым громом запоздалой осенней грозы рокочет этюд-картина Сергея Васильевича фа-диез минор¹. Под эту музыку — Музыку с большой буквы, а не ширпотребное гуано, что сыпется изобильным потоком из радио и телевизора, — можно и плакать, и смеяться, и думать, и радоваться, и мучаться. Отдельно взятый человек понимает её по-своему. Обманывает ли он себя и здесь?.. Ведь, слушая эти шедевры, он воспринимает их так, чтобы они были ближе ему, так, как только он их видит. Но ведь автор чувствовал, скорее всего, совсем другое. У него были свои мысли. Но мы выслушали песню его души, и, говоря языком математики, отобразили её множество на себя. И обманули себя, думая, что маэстро солидарен с нами в нашем персональном счастье или горе. Помнится, я был весьма расстроен, услышав "Элегию" в исполнении автора. В моём мире она звучала совсем, совсем иначе.

Мы согласились заплатить штраф толстомордому ПТУ-шнику в форме ГИБДД, — столичной сироте, на месте — и опять немного наклонили свою правду, чтобы просто-напросто не потерять лишний час на оформление протокола и последующую оплату в банке. Уродство рождается походя.

Мы согласились с органами, чтобы сберечь свои нервы и успокоить себя, что все кончено — нам было так спокойней, — осудив Кравченко за грехи Чикатило. Раз. А потом, когда выяснилось, что свинцом отравился непричастный человек, мы опять успокоили себя ложью, что мы ни при чем — ошиблось следствие, судебная ошибка, такое случается, что это издержки, оправданные высшей целью; ведь, в конце концов, из-за маньяка было параллельно раскрыто более двух тысяч преступлений. Два.

Мы живем с нелюбимыми, ожидая и надеясь на то, что это перерастет в любовь, что это бытие станет, наконец, долгожданным чувством — глубоким и осознанным, как превращается склизкая личинка в махаона. И опять лжем; мертворожденный не сможет порадовать родителей первым криком.

Везде, всюду, куда не обрати взор — мелкая, крупная, толстая, неявная, вопиющая, наглая, коварная, нежная, сомнительная, не доказанная и — тысячи её! — ложь, скрывающая, прячущаяся в складках бытия и хитросплетениях мысли, но всегда постоянная в одном: своей способности беспощадно убивать.

* * *

— У тебя есть мечта? — спрашивает милая девочка своего возлюбленного под струнным светом луны.
— Да, — отвечает тот, чувствуя всей своей Вселенной только это нежное существо рядом.
— Какая? — спрашивает она, зная, что тот ответит, и зная в глубине души, что ответит он так только потому, что это именно она, именно сейчас и именно его спросила.

Ответ умилительно растекается по туманным полям.

Красиво, торжественно, чисто и… вновь обоюдосторонне лживо. Во власти мимолетного чувства, этой неизбежной необходимости здесь и сейчас, он говорит так. Только поэтому. А дальше начнутся обиды, склоки, тихо взращиваемая неприязнь и, в конце концов, всё закончится неизбывными метаниями под затёртой вывеской "привычка". Лишь немногие смогут сохранить в своём сердце прикосновения того чистого света.

Мечта — это несбыточное желание, по определению. Ему не дано воплотиться. Мы мечтаем о том, что никогда не сбудется, и мы заведомо это знаем. Иначе это желание именовалось бы целью. Но мы говорим: мечта. Надеемся. Ждем. Верим.

Но знаем.

Основная проблема — это неумение соизмерять возможное с желаемым, и смотреть немного — буквально чуть-чуть — дальше своей жизни. Достаточно заглянуть лишь на четыре-пять минут после, чтобы четко понять, где пыль, а где золото. Как же сильно убеждение, что вся наша жизнь и последний её день — абсолютно разные вещи! Но не зря математику назвали царицей наук. Подумайте — ведь никто не знает, когда наступит этот самый другой, последний день. А ведь он может наступить прямо сейчас, через секунду. И вы не будете знать, что ближайшие 24 часа — инша'Ллаh — последнее, что у вас есть. Вы будете и дальше коптить небо. Даже не успеете произнести… нет, не торжественную, задуманную специально для такого случая фразу, типа, "Люся/Варя/Петя, я всегда любил тебя, ухожу в мир иной с неизбывной преданностью к тебе". Вашим последним словом будет прозаичный обсценный вскрик. Претит? Послушайте расшифровку с бортового самописца рейса Пулково-612 Анапа — Санкт-Петербург. Счастливые, разморенные томным солнцем людские единички в течение получаса предстали перед единственным неизбежным. И не было им дела до красочности тем утром. Вы просто сгинете, уйдёте в тираж, станете лишь одним из. Никчемное насекомое, рядовой на этой войне.

Вот так и я лгу себе, когда, красноглазиком, сидя поздним вечером перед монитором за очередной технической статьей, в аду бетонных непробиваемых стен людской закостенелости, думаю — ведь надо как-то жить, надо на что-то жить, надо наладить эту, мать её, жизнь, чтобы быть нормальным, как все, сделать карьеру, жениться, завести семью, стать успешным. Кто ж меня будет любить, кто будет тратить на меня свое время, если я лишь мечтательный идиот, живущий странными идеями.

Ложь.

Это, восхищающее своей тихой, но всепроникающей мощью, метастазирующее и морфирующее творение можно смело назвать, пожалуй, самой влиятельной и распространенной мировой религией. Бесчисленные её формы отражаются едва ли не в каждом событии и явлении, сопряженном с деятельностью человека прогресса, точнее — успешного человека. Если взять записи чёрного ящика корабля реальности развитых стран, то мы увидим, что успешность определяется только и только размером денежного довольствия в единицу времени и стабильности его потока. Это негласное, но совершенно четко воспринимаемое всеми определение логично тащит в кильватере следствия практически все — в силу гибернации единственной, отличающей человека от остальной фауны функции — неблаговидные, но уже давно одобренные, принятые обществом, ставшие и становящиеся новыми стандартами и принципами, иногда даже производимые неосознанно, превращаясь в культуру будущего и роя могилу для него же. Незаметным стало даже само использование отражений, подмен и мифов, поскольку милосердие и направляющая десница неоинтеллектуалов вкупе с беспробудным, закрепленным в поколениях самогипнозом убедили нас в том, что красное — это кислое, а успех — он в капитализме и снисходительности куртизанок.

Далее все просто. Клюнувший на идеологию радужности потребитель, размятый и подогреваемый агрессивной, слепой и невероятно массированной рекламой этого важнейшего ныне товара, уже не владелец своего тела и разума, и готов отдать и продать все, вплоть до своих детей, — то есть предупредить их появление в угоду идолу — только бы стать успешным. Думая и поступая так, как ни парадоксально, человек, напротив, окончательно лишает себя подлинного успеха, называемого гармонией. Убрать эту опухоль можно только ампутацией пораженного органа, желательно с запасом. Но, поскольку невозможно устранить, удалить от себя больную реальность, выход видится во втором подходе: отдалении от себя реальности, раз гора не идет Магомету (да благословит его Аллах и приветствует). Вроде, это так просто — стать человеком, кинуть фал и вернуть себя из смерча, который неизбежно размажет по тверди, но — вот закавыка! — никто не хочет менять мир "Матрицы" на страшную, в их глазах, реальность и обречение быть отрыжкой общества, добровольно вписав себя в неудачники.

Тем временем сообщества, группы, корпорации и отдельные индивиды без устали, не покладая рук, лепят из скользкого податливого тела властительницы мира наученных бумаготворцев свои мирки, в которые свято верят и видят в них абсолютную истину. Рыбак рыбака видит издалека; узрев в чужой лепнине нечто отдаленно схожее с его образами, горе-творец присобачивает точно такую же кляксу на свои хоромы. В результате получается уродливое до невозможности, колоссальное сооружение, в котором могут пребывать только архитекторы сего, жарко втолковывающие всем изумленным чужакам что-то насчет их бездарности, дремучести и духовной бедности в неспособности почувствовать глубину квадрата Малевича.

Мир иллюзий сшит наспех, в погоне за жратвой всамделишной, и потому открывает свою неправдоподобность и ложность дырами, но человек боится видеть их — то, что там проглядывает, слишком непохоже, слишком чуждо и непривычно, хотя вовсе не неправильно или губительно. И иллюзия клокочет себе дальше, затапливая пространство и время.

Вот парень выучился в заграничном вузе, получил MBA, вернулся на родину и устроился менеджером в банк. Он счастлив и доволен, жизнь удалась, он стал успешным. Его квалификация и, как следствие, место работы обязывают к строго определенному внешнему виду и манере. Это, в свою очередь, влечет подстройку поведения. У подобных компаний в чести и в законе "корпоративная этика" — свод правил, устанавливающий, в частности, нормативы по искусственным улыбкам, пластмассовой вежливости, машиноподобных ответов в письмах и лицемерию в целом. Высокие стандарты в конторе плохо стыкуются с восьмичасовым рабочим днем — цепкая лапа успеха хватается и за личную жизнь новоиспечённого небожителя. И через год, два, десять, а то и лишь на закате он начинает терзаться вопросом: да что ж все костюмчик-то никак не сядет? где же ощущение счастья и эйфории? где ж я недоработал, не приложил должного усердия? — страдая глаукомой, но так и не предав виндзор на своей удавке.

Компании пишут ключевые дополнения о комиссиях микрошрифтом на рекламных листовках, официанты подают сигареты по себестоимости вместе с зажигалкой ценой в три стоимости таких пачек, модные бутики торгуют джинсами, протирающимися через два месяца, консультанты знают ровно столько, сколько написано на коробке товара, и просьбу подобрать что-нибудь подходящее понимают как указание впарить самую дорогую вещь; мы говорим "не знаю", подразумевая "нет", нам неловко отказать человеку, даже если мы вслух вещаем, что он подлец; сидя в клетях с занавешенными окнами, под газоразрядными лампами ярким днём, пытаемся убедиться, что работаем на себя; мечтаем о прекрасном, зная, что дальше будет точно такое же унылое говно с брендом "стандарт жизни"; слово "друзья" уже немыслимо без префикса "нужные", а образ любви давно остался лишь едва заметным пятном на простыне.

Мне не понятно явление одновременных обвального падения качества товаров и услуг по всем фронтам и не менее стремительного — по скорости распространения вширь и вглубь — роста стоимости этих категорий. Точнее, я не вижу намека, даже малейшего, на аргумент в пользу смирения и приятия этого феномена. Не укладывается в формат моего мышления и то, что степень борзости достигает, порой заоблачных отметок, и притом подаётся очень изысканно, как бескорыстная добрая воля, невероятная благодать. Подавляющее большинство обывателей самоотверженно и с искренней верой служат неведомым силам в обличии себя. И рады, если план перевыполнен. Те же, кто доволен благами, имеют иные проблемы, качественно отличные по уровню, более масштабные, эффект которых выходит далеко за пределы их автономии.

Нет в этой крамоле призыва вернуться к истокам, грызть кору, — ни в коем разе, — но лишь совет с искренностью перед собой взвесить дарованное и приобретенное, вложенное и извлеченное. Единицы — и только — окажутся в достатке, ибо не побоялись пройти по тонкому мосту через огненную бездну оголтелой ненависти отторжения толпой; остальные и впредь, вдруг вспомнив о том, что всех денег не заработать, затянут ремень, не увидев истинной причины своего великолепного бедствия, не поняв заложенной в том мысли. Мы лжем самим себе — давно, беззаветно, во всём и очень честно, — заложив выходы и уверовав, что их никогда и не было. А хорошая дорога есть, только она не впереди, а рядом; чтобы добраться до нее, не нужно гнать вперёд тысячи километров. Нужно притормозить, повернуть и переехать на соседнюю трассу.

Если читатель счел меня психически больным, то у меня для него плохие новости.

В фильме "Воздушная тюрьма", герой Стива Бушеми, являясь маньяком-детоубийцей, сказал до невозможности правдивую фразу: "Ты говоришь, что я ненормальный. А изо дня в день сидеть в офисе, тратя жизнь на бессмысленные дела — по-твоему, это нормально?" Я согласен с ним — это преступления одинакового уровня. В одном случае — это преступление перед человеческим законом, а в другом — против Жизни как таковой. Обратите внимание — правду говорит страшное и уродливое — в глазах нормального общества — создание, потому что это самое общество никак иначе не может воспринимать её.

Не надо витать в облаках. Это пустое и самообман. Перестаньте мечтать — и вы станете немного чище перед Абсолютом. Или, хотя бы, перед самим собой. Вы не сможете сделать ничего такого, о чем людишки сказали бы: да он просто псих! Будьте нормальным. Будьте таким, как все. Живите спокойно, растите детей, трудитесь. И на смертном одре будет, кому поднести вам стакан воды.

Только тогда вы поймете, что пить-то совсем не хочется.

(2008-2010, Москва)

¹Рахманинов С. В., Op. 39 № 3.