12. Вечность
Из цикла "Беглец"
Мнимые числа – это прекрасное и чудесное убежище божественного духа,
почти что амфибия бытия с небытием.— ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ, 1702
Ночь. На столе шевелятся трепетные тени, бегают от сонного неясного света. Неугомонный паук во мраке родного угла бегает дрожащей поступью по своему творению, будто бы боясь не успеть до утренних капель холодной, уже не своей росы. В пригоршне разваливаются угли тлеющих букв. Тот, кто изобрёл ветер, оградил остывающую пустыню, оставив стол, стул и последнюю вечерю перед бесконечностью, простёршейся вокруг.
Он стряхнул огарок свечи в старую вычурную пепельницу, которую я берёг как сувенир все годы. Жаль было мыть её после всех тех шумных посиделок – когда-то тогда, ещё в их времена, – обожженная глина слезала, обнажая крупинки труда, скрытые под юродивым потешным узором. Последний выдох удушливого тлена плавно уплывает в замершее время. Это плывёт моя смерть. Всегда так делала, но пряталась учтиво.
Смутные воспоминания о мелочах наиболее ценны этой ночью. Сказал мне, будто устав: «возьми, что хочешь. С рассветом отправишься.» Не сказал куда, не дал совета, не поднёс пледа, даря мне этот колкий холод, ещё даря чувство. Есть несколько часов, есть тянущая тяжесть призрачных, дорогих голосов, и некое тревожно-предвосхищающее ощущение неизвестного, абсолютного чуждого, странного, но вместе с тем манящего. Сказал взять... но что взять из пустой прекрасной бескрайности? Трудно думать – над головой бесшумно и молниеносно раскрылось и тут же мгновенно замерло нечто, чего никогда не видел доселе, глубина миллиардов лет до и после, – а под ногами разостлался океан остывающего песка, поблёскивающего звёздным безмолвием.
Один. Прикованный надвигающейся свободой к клочку бытия посреди Вселенной. Мысль бьётся в тесноте серости неведения, как никогда остро осознанного, но неумолимо успокаивается, ощущая окутывающую мерность застывшей вечности. Он сказал: «возьми». Ночь на исходе.
Исчезаю. Он учтиво положил груду старых картин за спиной, стараясь не нарушить мгновения, но не лишив выбора. Он неумолимо справедлив, но знает, что последняя ночь – трудное время познания.
Исполняя волю, которой не дано противиться, ухожу в рассвет, оставляя без сожаления, хотя с лёгкой ностальгией, всё: полные боли глаза родителей, сумасшедшую любовь, крашенную снегом, синий фонарик, подаренный в девять лет на Новый год, и мою самую драгоценную, бережно хранимую с рождения, глубокую мечту – о том, что я никогда не расстанусь со всем этим. Сейчас я улыбаюсь тем, кто вёл меня этой дорогой, я плачу вместе с ними, обернувшись напоследок, но это – слёзы благодарного ученика, выросшего и покидающего наставников. Я закончил школу, и я не могу идти дальше, неся старые учебники. Он сказал мне идти. Простите меня, я возьму лишь память об ожидании этого – последнего – рассвета.
(2014, Jaгодина)